X-Psi

В болезни и здравии

Коннор закрыл за собой дверь в квартиру, бросил ключи на столик в прихожей, стянул с себя плащ и повесил его на вешалку, одновременно с этим развязывая шнурки на ботинках, которые он скинул и бросил валяться, как попало. Сегодня он слишком устал, чтобы ставить их на полочку в положенное место.

Радовало только то, что сегодня был вечер пятницы, и он уже отчитался за последнее расследование, с которого вернулся неожиданно быстро. В основном благодаря этому у него оказались совершенно свободные выходные, в которые он ничего не планировал и ни с кем ни о чем не договаривался. Ни Дэн, ни Клер, ни друзья его не ждут. Он может выбрать сам, что будет делать. Или не выбирать ничего, а просто выспаться, побыть в одиночестве и поделать то, что придет в голову.

Ставя себе кофе, он размышлял, какой вариант предпочесть. У него уже давно не было такого выбора. Обычно все его свободное время было поделено между двумя главными на данный момент людьми в его жизни: Дэном и Клер. Прошлые выходные он как раз провел с сыном, потому с Клер в последние две недели лишь иногда пересекался в офисе. Когда он последний раз ходил куда-то в своей мужской компании, он уже даже не помнил. Когда ничего не делал – тем более. На мгновение решение ничего не делать показалось ему самым правильным, но в следующее он уже набирал номер мобильного телефона Клер.

В это время на другом конце города Клер Дэвисон лежала в постели в обнимку с грелкой и упаковкой бумажных салфеток. На прикроватной тумбочке валялись использованные платки, горы таблеток, спрей для носа, градусник и стакан с водой. Шторы были плотно задернуты, не пропуская солнечный свет.

Клер болела. Уже третий день. Болела она крайне редко и всегда тяжело, но, как истинный врач, лечение себе назначала сама и никогда его не соблюдала.

Она как раз задремала после очередной пригоршни жаропонижающих, когда зазвонил телефон. Едва слышный звонок показался ей гудком парохода.

– Идите к черту, – пробормотала она, зарываясь глубже в кучу пледов, но телефон не замолкал. В конце концов, она тяжело вздохнула, высунула руку и схватила телефон. – Да, – от собственного гнусавого голоса она поморщилась.

– Клер? – неуверенно уточнил Коннор, не узнав в первый момент ее голос. – Это ты?

Это неожиданно был Дойл. Он же в командировке? И он почти никогда не звонил ей оттуда. Она села на кровати и попыталась понять, который час и какой вообще день.

– Это я, – подтвердила она.

– Что у тебя с голосом? – озабоченно поинтересовался он, прижимая трубку плечом к уху, чтобы освободить руки и налить себе кофе. – Я тебя даже не узнал.

Клер не сдержалась и все-таки чихнула, прижав платок к носу.

– Болею я, Дойл, – усмехнулась она.

Она завернулась в одеяло и подошла к окну. Там было уже совсем темно, и шел дождь.

– Какой сегодня день?

– Пятница, – осторожно сообщил Коннор, даже забыв ненадолго про кофе. – Тебе настолько плохо, что ты не помнишь, какой сегодня день? Что с тобой?

– Нет, если пятница, то все нормально, – она снова закрыла шторы и вернулась в кровать. – Я просто удивилась, что ты звонишь, ты вроде бы не должен был вернуться раньше следующей недели.

Она закашлялась и поспешно закрыла трубку ладонью. Еще решит, что ей тут совсем плохо.

– Да, расследование как-то неожиданно свернулось само собой. Кажется, мы наступили кому-то на мозоль, и нас просто тупо выгнали. И знаешь, я в этот раз даже не против. Погода отвратительная и ничего интересного там все равно не было. Я приехал раньше и думал сходить с тобой куда-нибудь. Но судя по твоему голосу, ты не в состоянии?

Клер едва не выругалась вслух. Он вернулся раньше, и они могли бы провести вместе выходные. Они почти не виделись две недели. Как же некстати она разболелась. А все дурацкая привычка не носить с собой зонт, не надевать шапку и перчатки и не смотреть под ноги, как будто лужи перед ней расступаются.

– Боюсь, что ничего не выйдет, Коннор, – грустно сказала она, но тут же спохватилась, что незачем грузить его своими проблемами, и поэтому уже бодрее добавила: – Так что развлекайся без меня.

Коннор молча размешивал в чашке сахар, прикидывая, как он может развлечься сам, зная, что она лежит дома вся в соплях, кашле и, возможно, с температурой. Вспомнил себя в таком состоянии. Как тяжело иногда бывает просто дойти до кухни и поставить чайник, не говоря уже о том, чтобы что-то сделать. И как в такие моменты ему бывает грустно и жалко самого себя. Пожалуй, периоды простуды или гриппа были единственными моментами в его жизни, когда он действительно жалел о том, что развелся. Какими бы ни были иногда его отношения со Стефани, когда он болел, она всегда очень нежно за ним ухаживала. Ему очень не хватало этого в детстве и до сих пор иногда не хватает.

– Можно я приеду к тебе? Прямо сейчас?

Клер подумала, как было бы здорово, если бы он сейчас был рядом. Делал ей чай с малиной и имбирем, заставлял есть лимоны с сахаром. Или хотя бы просто был рядом. Наверное, даже болеть стало бы легче.

Но доктор Дэвисон была против.

– Не нужно, Дойл, я еще заразная. Подхватишь еще, что мне потом с тобой делать? Это обычный грипп, три дня уже болею, еще четыре осталось. Все будет нормально, не беспокойся.

– Я не беспокоюсь, – спокойно возразил Коннор. – Хочу просто поухаживать за своей больной девушкой. Ничего я не подхвачу, зараза к заразе не пристает, – он усмехнулся. – Кто-то же должен заваривать тебе чай и греть руки, когда пальцы будут мерзнуть. И потом, я готовлю лучше, чем доставка из пиццерии.

Клер вздохнула. Это было заманчиво. Слишком заманчиво, чтобы она могла отказаться. Доктор Дэвисон потерпела безоговорочное поражение.

– Приезжай, – улыбнулась она.

– Хорошо, я скоро буду, – пообещал он. – Увидимся.

Клер положила трубку и огляделась. Кажется, позволить Дойлу приехать было опрометчивым решением. За три дня ее спальня превратилась в берлогу, а сама она – в чучело. Собрав остатки сил, она поднялась и вышла из комнаты.

В ванной из зеркала на нее смотрело нечто бледное, лохматое, с красными воспаленными глазами. Наспех приняв душ, она переоделась и вернулась в спальню. Здесь тоже нужно было навести хотя бы относительный порядок. По крайней мере, выбросить все сопливые платки. Конечно, они с Дойлом встречаются уже почти год, но все равно не настолько близки, чтобы она могла демонстрировать ему все это.

На то, чтобы сделать такие элементарные вещи, у нее ушло минут сорок. И к исходу этого времени она устала так, как будто разгрузила вагон угля.

– Чертов грипп, – пробормотала она, завязывая мусорный пакет.

Понимая, что готова уснуть прямо на ходу, она отперла входную дверь и повесила с наружной стороны записку: "Дойл, я сплю, заходи сам. Если меня нет, значит, ты опоздал и грабители унесли меня раньше". Усмехнувшись тому, что еще остались силы шутить, она достала из шкафа дополнительный плед и легла прямо в гостиной на диване.

Коннор приехал только через час. Решив, что за три дня болезни она едва ли выходила из дома, он заехал в магазин, чтобы купить какой-нибудь еды, килограмм лимонов, меда, имбиря и всего того, чем закармливала его Стеф, когда они были женаты.

Обнаружив на ее входной двери записку, он нахмурился. Действительно, у него даже нет ключа от ее квартиры, он не смог бы попасть в квартиру, не разбудив ее. Это никогда его особо не заботило, а сейчас почему-то огорчило.

Он вошел, запер за собой дверь, как можно тише разделся и отнес продукты на кухню, заглянув по пути в гостиную и немного удивившись тому, что Клер предпочла спать на диване, а не в собственной постели.

На кухне все было знакомо. Время от времени он готовил здесь ужин, собственно, с этого все и началось, поэтому он довольно хорошо ориентировался на ней.

Разложив продукты, он поставил чайник, нарезал пару лимонов в миску, залил их медом и перемешал, чтобы мед и лимон как следует соединились. Потом он нарезал имбирь на кусочки и залил их кипятком в термокружке. Оставив все это дело настаиваться, он снова пошел в гостиную. Опустившись на колени рядом с диваном, он осторожно коснулся губами ее лба. Лоб был горячим.

– Бедная моя, – пробормотал Коннор, аккуратно убирая волосы с ее лица.

Клер открыла глаза, выплывая из сна, больше похожего на бред. Кажется, у нее снова поднялась температура. Она всегда терпеть не могла болеть, потому что в таком состоянии теряла свою обычную независимость. Однако увидев перед собой лицо Коннора, она, кажется, даже почувствовала себя лучше. Почему-то перед ним сейчас изображать независимость не хотелось.

– Привет, – сказала она, улыбаясь. – Ты давно приехал?

Он пожал плечами.

– Минут пятнадцать назад, наверное. Как ты себя чувствуешь? И почему спишь тут? Здесь ведь неудобно.

– Я спала в комнате, но... гм... не дошла.

Она села на диване и посмотрела на него.

– Решила убрать тут немного к твоему приходу, а то ты упал бы в обморок, и не рассчитала силы.

Коннор закатил глаза, садясь рядом с ней и обнимая за плечи.

– И вот кому это было нужно, м? Я, по-твоему, за всю жизнь бардака ни разу не видел? Хочу заметить, что я тоже иногда болею, поэтому примерно представляю себе, во что можно превратить квартиру за три дня. Ничего бы со мной не случилось, приехал бы и убрал. Не делай так больше, ладно?

– Не командуй мне тут, мы не на работе, – улыбнулась Клер. – И вообще, ты мне чай обещал и ужин, а вместо этого отчитываешь меня как первоклашку.

Она прислонилась головой к его плечу и прикрыла глаза. Нужно срочно выпить жаропонижающего, а то она готова отключиться прямо здесь.

– Только мед не клади. Терпеть его не могу.

– Я не командую, я прошу, – педантично поправил Коннор. – Зря ты не любишь мед. Он помогает. По крайней мере, мне всегда помогает. А имбирь ты терпеть можешь? Потому что он тоже помогает. Правда, обычно, я его смешиваю с лимоном и медом. Без меда будет кисло, без лимона – невкусно. Заменить мед на сахар? И что ты хочешь на ужин?

– Мед, имбирь, лимон, чеснок с луком... Можно еще с бубном на кладбище потанцевать. Не верю я во всю эту ботанику, – проворчала она. – Там на тумбочке в спальне аспирин лежит, принеси лучше.

Она вздохнула, видя его выражение лица. Кажется, мед ей есть все равно придется.

– А на ужин что хочешь, то и приготовь. Я сейчас ничего не хочу, у меня температура. Когда она упадет, у тебя будет ровно десять минут, чтобы меня покормить. Готовить будет некогда.

Клер усмехнулась сама себе. Вообще, все свои болезни она переносила стойко, а сейчас, в присутствии Коннора, почему-то захотелось поныть и поворчать. Это на нее забота так действует?

Коннор послушно встал, сходил в спальню за аспирином и на кухню за стаканом воды.

– Тогда макароны с сыром, раз ты все равно ничего не хочешь. А это быстро и всегда можно разогреть, на случай если у тебя внезапно проснется аппетит.

Он протянул ей аспирин и стакан воды.

– Имбирный чай с медом и лимоном тогда сам выпью, – он усмехнулся. – Почему-то мне никогда не приходит в голову делать его себе, когда я здоров, а ведь это просто вкусно. А ты пей свои таблеточки. Не так вкусно, но зато наверняка эффективнее. Давай только уложим тебя в нормальную постель.

Клер выпила таблетки и упрямо помотала головой.

– Ну уж нет. Ты собираешься готовить ужин, я не могу это пропустить. Ты же знаешь, я люблю смотреть, как ты это делаешь. Поможешь мне дойти до кухни? Я просто посижу с тобой, а ты расскажешь мне что-нибудь.

Он помог ей встать, а потом подхватил на руки, хотя понимал, что спина, которая последние пару месяцев вела себя совершенно некорректно, спасибо ему за это не скажет. Но тут до кухни недалеко, не умрет.

– Хорошо, можешь посмотреть, как я готовлю, может быть, аппетит и проснется.

На кухне он снова опустил ее на пол, усадил за стол и спросил:

– Плед принести? Тебя не знобит?

Ее не знобило. И вообще в его присутствии как-то сразу стало гораздо легче. Но когда предлагают такую заботу, кто ж откажется? Клер вообще казалось, что за ней так не ухаживали последние лет двадцать. Ну ладно, не двадцать, но пятнадцать точно. Наверное, с тех самых пор, как она стала жить отдельно от родителей. Почему-то все свои болезни она предпочитала переживать в одиночестве. Даже когда сломала лодыжку в первый год работы в ОНИР, все равно никому не позволила себе помогать. А тут вдруг поняла, как много потеряла. Потому что это безумно приятно: понимать, что кто-то готов исполнять все твои капризы. Или это приятно, потому что этот кто-то – Дойл?

– Плед принеси. И сделай мне чай с лимоном и медом. И с имбирем. Потому что ты сказал, что это вкусно, а не от гриппа, – поспешно добавила она.

Он улыбнулся, наклонился, чтобы быстро поцеловать, и ушел за пледом.

Укутав ее как следует, он включил чайник, чтобы согреть воду, потом смешал настоявшийся имбирь с частью меда и лимона, разбавил это кипятком, чтобы вкус не был слишком интенсивным. Разлив чай в две чашки, он протянул одну Клер, а вторую оставил у себя рядом с плитой.

– Кстати, просто мед с лимоном тоже вкусно, – заговорщицким тоном сообщил он, поставив на всякий случай на стол миску с оставшейся смесью и положив рядом ложку. Захочет – съест. Не захочет, он потом съест. Действительно, почему он не делает себе это, когда не болеет?

Убедившись, что у нее все есть, он поставил на плиту кастрюлю с водой и достал и шкафа пасту в виде пружинок. Для макарон с сыром она подходила лучше всего.

Клер осторожно попробовала чай. Он и на самом деле оказался вкусным. В меру сладким от меда, в меру кислым от лимона, в меру горьким от имбиря. Может, зря она себя постоянно таблетками травит? Лечиться чаем гораздо приятнее.

Несколько минут она молча наблюдала за тем, как он готовит ужин, чувствуя, что поесть точно не откажется. За последние три дня она ничего не ела толком. Сбросила, наверное, несколько килограммов. Она никогда не нуждалась в диетах, но после поправки ей, видимо, понадобится немного другая диета.

– Ты мастерски готовил всю эту ерунду, – она кивнула на миску с медом и лимоном, – как будто часто это делаешь, хотя я не помню, чтобы ты болел. Никогда не видела тебя с соплями и кашлем.

– Это потому что я не хожу на работу с соплями и кашлем, – парировал он, не отвлекаясь от приготовления сырного соуса. – Предпочитаю пару дней отлежаться. Или неделю, если необходимо. Если это сделать сразу, то болеешь меньше, это я давно заметил. Но ты права, я готовлю это не так уж часто, потому что и болею не так уж часто. И я уже забыл, когда последний раз делал это для кого-то другого. Честно говоря, невелика наука. – Он полуобернулся к ней, бросив взгляд через плечо. – Сырный соус и то сложнее делать.

– Ну, я не умею ни того, ни другого, – она пожала плечами.

Ей вдруг показалось, что между ними снова какое-то отчуждение. Эти мысли не давали ей покоя с июля, хоть она и старалась думать об этом как можно меньше. Возможно, она сейчас просто болеет и слишком остро все воспринимает. Возможно, он устал после своей командировки, а тут еще вынужден за ней ухаживать. Наверняка она придумала себе гораздо больше, чем есть на самом деле.

Жаропонижающее наконец-то подействовало, в голове прояснилось и даже захотелось покурить. Клер бросила тоскливый взгляд на подоконник, где лежала пачка сигарет, но подумала, что Дойл ей за это точно выговор сделает.

Чтобы как-то отвлечься от мыслей о сигарете, она встала и подошла к нему.

– Хочешь, я помогу тебе? Ты же устал после командировки.

– Да я даже не успел устать, – соврал он. Хотя на самом деле он действительно устал разве что от бестолкового подвешенного состояния, в котором провел весь день, прежде чем их окончательно выгнали, заставив экстренно свернуть расследование. – К тому же я уже почти все сделал.

Он выложил макароны в форму для запекания, залил их сырным соусом и отправил в как раз разогревшуюся духовку.

– Вот и все. Пять-десять минут и все будет готово.

Он повернулся к Клер, обнял ее за талию и снова поцеловал в лоб. Он уже был не таким горячим, видимо, аспирин подействовал.

– А тебе надо отдыхать. И наслаждаться тем, что кто-то все делает за тебя. В следующий раз, когда я буду болеть, ты будешь то же самое делать для меня. – Он посмотрел на нее, прищурившись, и уточнил: – Будешь ведь?

Клер обняла его в ответ, стараясь дышать куда-нибудь в сторону. Зараза к заразе, конечно, не пристает, но грипп к человеческому организму – в два счета.

– Имей в виду, Дойл, когда дело не касается меня, я считаю лучшим лекарством внутримышечные инъекции, – хитро улыбнулась она.

Он рассмеялся, погладил ее по волосам.

– А придется научиться делать имбирный чай, – мягко заметил он. – Потому что мне уже целую вечность его никто не делал. И мне кажется, что он помогает гораздо лучше, когда больной делает его не сам.

Зачем его потянуло в эти откровения, Коннор и сам не знал. Может быть, просто этот вечер был настолько необычным для него, что заставлял говорить странные вещи. Ведь уход за больными девушками никогда не входил в его программы соблазнения. Он не делал этого. Ни для одной из них. После развода со Стефани – ни разу. Даже для Линдсей не успел: она просто не болела в те короткие четыре месяца.

Клер повернулась к нему, забыв, что собиралась на него не дышать, и заглянула в глаза.

– Почему? Почему тебе давно его никто не делал?

– Так ведь, – он даже растерялся от такого вопроса, – после развода я болею в гордом одиночестве. Некому готовить.

Где-то глубоко в ее груди появилось какое-то странное теплое чувство, которого раньше там не было.

– А мне, значит, позволишь приготовить тебе чай с медом? Почему? – как бы между прочим поинтересовалась она, хотя вдруг поймала себя на том, что даже дышать боится, пока он медлит с ответом. Может быть, она все-таки не настолько чужая ему?

– Во-первых, потому что я уже делал это для тебя, это будет честно, – как всегда, начал он с очевидного и безопасного ответа. – А во-вторых, – он набрал в грудь побольше воздуха, чтобы сказать все за раз, – потому же, почему я хотел, чтобы ты познакомилась с Дэном. Потому же, почему я с самого начала хотел, чтобы ты знала о моих недостатках. Потому же, почему я всегда старался давать тебе знать, когда по привычке делал что-то, что раньше делал просто чтобы соблазнить женщину.

– То есть, у меня есть надежда, что ты все-таки не считаешь, что ты мне никто?

На этот раз она сформулировала фразу правильно. Потому что слишком хорошо помнила его слова тогда, в июле, ночью, среди одуряющего запаха жасмина.

– Это ведь не я решаю, Клер, – он снова попытался улыбнуться, но получился только призрак улыбки. – Кто я тебе, решаешь ты. Я не хочу быть никем, если ты спрашиваешь об этом.

Наверное, не стоило снова начинать эту опасную тему, из-за которой они почти расстались в прошлый раз, но Клер не могла удержаться. Наверное, это из-за температуры, успокаивала она себя.

– Я ведь тебе давно сказала, что ты мне не чужой, Коннор.

– Это тогда, когда ты чуть не ушла от меня? – спокойно уточнил Дойл, сам не замечая, что чуть ослабил объятия.

– Сказала? Да, тогда. Хотя думала, что ты понимал это и раньше.

Она вдруг вспомнила, что собиралась не дышать на него, и поспешно опустила голову.

– Значит, я не понимал, – он выпустил ее из объятий полностью. – Извини, надо достать это из духовки, а то сгорит к чертям.

Он отвернулся, давая себе небольшую передышку, пока доставал макароны из духовки, проверял их готовность.

– Так ты будешь есть? – спросил он с вежливой улыбкой, как будто они не были только что в шаге от очередного обсуждения их отношений и их статусов друг для друга.

– Да, – ответила она, хотя есть уже не хотелось.

Она вернулась за стол, снова закрутилась в плед и подтянула колени к груди. Вот зачем она снова завела этот разговор? Для чего? Чтобы позлить его? Снова поругаться? Уйти? Только в прошлый раз она могла оправдать его тем, что у него действительно был тяжелый день, он едва не потерял Дэна, ему было не до нее. Сегодня же у него такого оправдания не было. И если она продолжит эти дурацкие выяснения отношений, все может закончиться здесь и сейчас.

Клер сама не понимала, для чего ей это. Она ведь не была любительницей подобных расставлений точек над "и". Наверное, потому что сама обычно не знала, что чувствует. И с тем же Прейгером она никогда ничего не выясняла. А вот с Дойлом уже в который раз порывается. Для чего?

Наверное, чтобы хоть раз услышать, что значит для него немного больше, чем просто коллега, друг и любовница. Что он пусть и не любит ее, но хотя бы не считает ее посторонним человеком. Он значит для нее гораздо больше, чем все остальные, и она впервые хотела знать, что что-то похожее он думает и о ней. Он не нужен ей был просто как эпизод в жизни. Она и сама не была уверена, любит ли его. Но и как просто случайный человек он ей был не нужен.

Коннор разложил по тарелкам макароны, поставил тарелки на стол, достал вилки, наконец, сел рядом с Клер. Молчание угнетало его. Он понимал, что надо что-то сказать. Может быть, если бы она хоть раз спросила прямо, ему было бы проще. На прямой вопрос он всегда давал прямой ответ. Так он для себя решил давно. Потом он всегда мог оправдать себя одной лишь фразой: "Ты сама спросила". А без этого он не мог. Он умел говорить много и красиво, когда это было нужно. Когда это ничего не значило, это была не проблема. Он не врал своим женщинам, но он умел виртуозно играть словами, преподносить все именно так, как они хотели это услышать. Сейчас он этого просто не хотел.

Он так и молчал, пока не доел. Потом посмотрел на Клер, очередной раз попытался сменить тему, чтобы предыдущая не давила на плечи. В конце концов, он приехал сюда не для того, чтобы расстраивать ее или ссориться с ней. Он приехал, чтобы облегчить ее состояние. А сейчас ему не казалось, что ей становится легче.

– Тебе, наверное, лучше все-таки лечь, – осторожно посоветовал он. – Сделать тебе еще имбирного чая?

Клер отодвинула от себя почти нетронутую тарелку. Больше всего ей сейчас хотелось, чтобы он ушел. Она чувствовала, что еще немного – и она просто глупо разрыдается.

"Дурацкий грипп. Все силы уходят на то, чтобы не свалиться прямо здесь, – мысленно проворчала она. – Совсем расклеилась, даже в руках себя держать тяжело".

Она тяжело поднялась и посмотрела на Коннора.

– Не нужно больше чаю. Я просто пойду спать. Если хочешь, можешь лечь на диване в гостиной. – Она судорожно вздохнула, в последней отчаянной попытке держать себя в руках. – Извини, я на самом деле устала. – И поплелась к выходу.

– Хорошо, отдыхай, – сказал он ей вслед, провожая взглядом. Может быть, стоило вообще уйти? Но как-то бросить ее в таком состоянии одну казалось неправильным. Он понимал, что она просто плохо себя чувствует, потому и ворчит. Коннор вспомнил себя во время болезни: то же самое ощущение, что все плохо, ты никому не нужен, кругом одни враги. Это у нее пройдет.

Он встал и занялся уборкой.

Клер зашла в спальню и забралась под одеяло. Лучше бы он действительно ушел. Думать о том, что он сейчас там, на кухне, совсем рядом, вспоминать, как он впервые оказался там, как готовил ей рождественский ужин, было невыносимо.

Он сказал, что то, кто он для нее, зависит только от нее. Он сказал, что не хочет быть для нее никем. Он сказал, что не понимал, когда перестал быть для нее чужим.

Внезапно она разозлилась. Не понимал или не хотел понимать? Заранее рассказал все свои недостатки, чтобы снять с себя ответственность? Чтобы при случае всегда можно было сказать "я тебя предупреждал"?

Она нашла в одеяле свой телефон, который так и валялся там после звонка Коннора, открыла исходящие сообщения и нашла нужную смс. Выбралась из постели и вернулась на кухню. Коннор мыл посуду, но тут же обернулся, когда она вошла.

– Вот, – Клер сунула ему в руки телефон. – Вот когда ты перестал для меня быть чужим.

Он даже не успел вытереть руки, так мокрыми пальцами и взял трубку. Растеряно посмотрел на поздравление с Рождеством, которое она прислала ему двадцать четвертого декабря.

Он аккуратно положил телефон на стол. Закрутил кран и вытер руки полотенцем. Скрестив руки на груди, вопросительно посмотрел на нее.

– Клер, чего ты хочешь от меня? Я сдаюсь, я не понимаю, скажи прямо, м? Я тебе не чужой, это я уже понял. Честно говоря, я это понял еще в июле. Нет, я, конечно, не понял, что настолько давно, что практически с самого начала... Просто я не знаю, что я сейчас должен сделать, чтобы ты перестала на меня злиться. Сейчас я меньше всего хочу тебя злить. Скажи мне, чего ты хочешь? Я для тебя все сделаю.

Клер внезапно почувствовала себя ужасно уставшей. Она ошиблась с самого начала, когда решила, что чем-то отличается от Линдсей. Нет, она такая же. Ей тоже нужно от него то, чего он дать не может. Она хотела, чтобы он сказал ей, что она что-то значит для него. А теперь вдруг поняла, что он не говорит этого не потому, что не хочет, а потому, что она действительно ничего не значит. Это ведь она послала ему ту смс. Она захотела чего-то большего, чем просто встречи в баре. И это только ее проблемы. Она всегда знала, что не нужно навязываться, но почему-то забыла об этом.

Как ему сказать это? Да и нужно ли?

Она села на стул и посмотрела куда-то прямо перед собой.

– Прости, Коннор, я сама во всем виновата. Мы ведь еще год назад в баре выяснили, что нам от жизни нужно разное. Но в какой-то момент я об этом забыла. Решила, что меня устраивают такие не напрягающие отношения. Не знаю, в какой момент все изменилось. Не знаю, когда и почему мне стало этого мало. Но это ведь мои проблемы, так? Ты сразу меня обо всем предупреждал, – она все-таки подняла голову и посмотрела на него. – Меня устроило бы это и дальше. Наши редкие встречи, то, что мы друг другу ничего не должны, что у меня в квартире даже нет твоих вещей. Если бы я только знала, что значу для тебя несколько больше, чем просто коллега, которую ты однажды встретил в баре, и которая потом сама навязалась тебе. Я в какой-то момент решила, что так и есть, просто ты мне об этом не говоришь, и хотела добиться от тебя этих слов. Видишь, – она неловко пожала плечами, – я ничем не отличаюсь от всех остальных. Я тоже что-то такое себе придумала. Прости.

– М-да, а мне казалось, что ты умная женщина, Клер, – усмехнулся Коннор, но в голосе его звучала горечь. – Скажи мне, пожалуйста, какая часть фразы: "Я для тебя все сделаю" оказалась для тебя не слишком убедительной? Или ты думаешь, что всем остальным я ее тоже говорил? Что ты для меня значишь, я сказал тебе с самого начала, вечером двадцать пятого декабря. Прости, не сохранил ту смс, я их так долго не храню, а то бы обязательно тебе ее сейчас показал. Но я был уверен, что ты услышала то, что я хотел тебе сказать, и как минимум это между нами давно прояснено.

– Я помню ту смс, – внезапно огрызнулась Клер. Теперь она чувствовала себя полной дурой.

"А что ты хотела? – сказала она сама себе. – Распустила тут перед ним сопли, ждала, что он сейчас обнимет и скажет, что все не так. Нет, он вроде бы так и сказал, но..."

Что именно "но" некстати разболевшийся организм сформулировать не мог.

– А еще я помню, как ты сам мне говорил, что знаешь и умеешь вовремя говорить то, что от тебя ждут. И я не знаю, что ты говорил всем остальным.

– Тогда в чем смысл? Я снова скажу тебе, что люблю тебя, ты мне опять не поверишь, решишь, что я просто говорю вовремя то, что от меня ждут.

Он подошел к ней ближе, присел рядом с ней на корточки, взял за руки.

– Мне кажется, ты просто сейчас слишком плохо себя чувствуешь, поэтому тебе кажется, что все плохо, что все не так, как должно быть. Пойдем, я уложу тебя в постель, если захочешь, полежу с тобой, пока ты не уснешь, не захочешь – оставлю тебя одну. Ты выспишься, утром я приготовлю тебе завтрак, который все обещаю приготовить уже непростительно долго, тебе станет немного лучше, ты еще поваляешься, а я буду выполнять все твои капризы, и к вечеру ты поймешь, что это значит гораздо больше, чем все слова, которые я когда-либо смогу тебе сказать. Слова – вода, они ничего не стоят.

Клер вздохнула и улыбнулась.

– Пойдем. Ты прав, я слишком плохо себя чувствую. – Она поднялась и посмотрела на него. – Дойл, если завтра мне станет стыдно за то, что я тут наговорила, я смогу списать это все на высокую температуру, грипп и бред?

– Если? – переспросил Коннор с улыбкой. – Ты хочешь сказать, что тебе может не стать стыдно?